Сегодня зачем-то встала на весы и обнаружила, что за 10 дней я потеряла 6 килограмм веса. Это больше 10% от весей массы.
Теперь я хотя бы понимаю, почему мне всё время холодно.

Плохое и хорошее - это цвета, которые придумал сам человек, чтобы красить изначально бесцветные вещи. Когда-то давно человек узнал, что такое огонь и понял, что тепло - это хорошо. И когда-то давно человек сунул руку в костёр и понял, что от этого очень больно - и это плохо.
Тягучее ощущение тоски исчезло, грустить - это очень утомительно. Я не люблю грустить. Грустить - это будто какая-то клейкая дрянь прицепилась к подошве ботинка и мешает нормально идти. А ещё, это признак того, что кто-то победил, а я не люблю несанкционированные праздники на пидорских улицах.
Мои кости быстро восстанавливаются, синяки выцветают - организм всегда был чертовски хорош в умении чинить и налаживать, и я совсем не хочу мешать ему в этом.
Меня навещают восхитительные люди и я хочу вселять в них ощущение тепла, а не всеобщего горя. Поэтому я и не хочу сидеть дома: ощущение, что даже воздух тут тяжёлый и затхлый.
Как и в детстве, мне скорее хочется выздороветь, чтобы просто выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Мне хочется обниматься с тем теплым ощущением, как это было совсем ещё недавно, но я чувствую себя как-то неловко от того, как выгляжу. Не хочу, чтобы меня обнимали только из жалости.
А ещё, мне жутко хочется порисовать акварелью на специальной бумаге, сделать красивые фотографии, обложиться благовониями, докупить подарки и завершить тот, который я делала своими руками. И, конечно, нужно непременно прикоснуться к волшебству!
Столько ещё нужно сделать, совсем не время грустить, совсем не время!

Физическая боль ничего не значит. Её проявления на моём лице лишь напоминают о том, в каком я жалком и уязвимом положении. Это как отметка в паспорте о том, что ты занимался мореплаванием по говну и это твой конечный пункт назначения.
Проблема вовсе и не в слабости. Проблема в беззащитности.
Что за жизнь, когда каждый может тебя обидеть, может забрать у тебя что-то важное. Так люди забирали у меня волю, деньги, внешность, внутреннее достоинство. А что мне оставалось в замен? Тщедушная гордость песчинки, что она пережила это? Натянутая маска оптимизма, чтобы окружающие не дай бог не увидели, что "ты еле живой, тебе пиздец"? А может фраза "всё обязательно будет хорошо", повторяемая как мантра, только более чем на 108 кругов?
Но разве это жизнь?

В интервью Земфиры Познеру услышала интересную вещь. "Рок - это протест, но как он может быть протестом, если там собираются стотысячные стадионы?", - спрашивает Познер. И она отвечает, что именно этого и не выдержал Кобейн. Он просто не выдержал две разные парадигмы своего существования, которые встретились в его мозгу и он решил от этого самоустраниться.
Интересное видение. Тем паче, что люди стремятся к такой смерти, смерти на волне, но особенно не задумываются о глубинных причинах, не анализируют. Мне, честно говоря, и самой казалось, что это такая концепция, которой придерживается молодёжь. "Умри, пока молодой" - и, оп-ля, тебе не нужно прыгать по сцене, когда ты выглядишь, как мумия, как это делает, условно, Кит Ричардс. Ты не увидишь собственного забвения, не увидишь дряхлеющее тело.
Но, по сути, мотивы Кобейна могли быть совершенно иными. В любом случае, я считаю его историю беспрецедентной. Для того, чтобы остаться вечным, нужно оставить что-то вечное, нужно создать что-то универсальное. Поэтому, целая гора людей, пытавшихся после него попасть в клуб "27" обречены на тотальный провал. Просто они создавали модное, но не оригинальное.

Уже много лет каждый декабрь я смотрю, как всё вокруг сгорает, а я хватаю голыми руками тлеющие обломки и сооружаю что-то новое. Руки покрываются волдырями из которых течёт солоноватая сукровица, из опалённых глаз льются ручьи, застилающие всё вокруг, но я ни на секунду не прерываю работу, иначе сама рискую броситься на съедение в огненную пасть.
От страха я превращаюсь в кисель. Истерично сжимаю тщедушные остатки воли в костлявый кулак, но внутри схожу с ума от давящего ощущения ужаса. Хочется свернуться калачиком и погрузиться в анабиоз. И так каждый год. Каждый год с ощущением усталости от постоянного страха, будто всякий мой нерв тянут на невидимых дыбах.
Господи, дай мне сил справиться с этим и не сойти с ума.

Расплакалась, впервые за долгое время, потому что мне бесконечно грустно оставлять детей с людьми, которые видят в них только дурачков и оказывают формальную помощь, только потому что так надо: не больше и не меньше. В конечном итоге, меня перестали пускать к детям. Жри говно. Батрачь. Будь бесполезной.

А с другой стороны, выше моих сил находиться в этом прогнившем и мерзком серпентарии.

Пришло осознание, что всё это не будет вечно, потому что я не хочу делать это вечным. Я всегда стремлюсь спроектировать и создать нечто прочное, что оставит свой след во времени, но всё такое хрупкое, как карточный домик. И разрушится так же. И я ничего не могу с этим поделать.
Не то, чтобы меня это всё слишком беспокоило и волновало моё сердце, просто констатация факта. Как и то, что я сама не буду вечной, моё лицо не всегда будет лицом конопатого ребёнка. Конечно, всё это достаточно очевидно и понятно даже пятилетнему: цыпленок вылупляется из яйца, становится курицей, делает свои маленькие, земные, куриные дела и умирает. Но всё это кажется таким туманным и далёким, как плохой сон. Кажется, что ещё не время и круговорот волшебным образом не тронет тебя. Вечная весна. Но…
Помню, осознание этого пришло в тот момент, когда я заметила у себя первую слабенькую морщинку. Это любопытно. Такая же морщина есть у всей моей семьи по линии матери. Когда мне было 3 года, бабушка предупреждала, что у меня будет такая же, потому что все мы много хмуримся. Всё-таки, я не могу тягаться с природой и хмуростью, растекающейся у меня по венам где-то на уровне инстинкта.
А потом я заметила морщины на лице брата, которое ещё вчера, казалось бы, было лицом беззаботного студента, который покупает своей маленькой сестрёнке мороженое. Потом я стала замечать морщины на лицах друзей и знакомых.
Все события моей жизни в последнее время плавно пододвигают меня к тому, что, хочу я этого или нет, но мне придётся повзрослеть. Каждая микроскопическая деталь пытается заставить думать меня о том, что мне давно не 16. И что времени мне отпущено не так много. Не так много времени на сомнения и вещи, которые не вызывают у меня доверия.

На самом деле, ночью мне становится жутко тоскливо. А иногда и страшно. И я не знаю, что делать со своими мыслями.

В такие моменты и работа начинает казаться не такой уж и поганой. И проблемы кажутся решаемыми. И всё на свете кажется таким простым и понятным. И даже открывается второе дыхание с резервом энергии.
Всё, что мне нужно было для этого — это сутки, наполненные счастьем, проведённые в теплоте мира и покоя.

Возможно, мной руководит какая-то детская недолюбленность, но какая разница. Для меня очень важно ощущение того, что я нужна человеку рядом, что меня считают привлекательной, что мной гордятся и меня ценят. Но я первые за всю историю чувствую себя расходным материалом. Чтобы я не делала — мной никогда не будут довольны, меня не поддержат, не скажут чего-то действительно приятного, не помогут. Если бы не другие мужчины, которые для меня это делают, я бы, наверное, считала себя ущербным ничтожеством с имбецильным лицом. Не считала. Была бы в этом уверена.
Но я не хочу собирать матрёшку, хотя для меня очень важно каждое «твоя помощь была неоценимой», сказанное в противовес на «нихуя не умеешь» и каждое «ты такая красивая» на «глупое лицо». И уж тем более я не думаю совершать сделки с совестью. Но для меня все эти вещи крайне важны, и у меня нет сил, чтобы быть для кого-то номером 1. Или, чтобы быть.
Я очень устала. И мне очень грустно. Теперь можно дружно порадоваться и войти в экзальтацию от того, что я надломилась. Я публично выблевала буквами свою горечь, несите шампанское и торт, ура!

Помню, в детстве я спросила у бабушки, почему у меня есть родимое пятно, а у остальных его там же нет. И она ответила, что это знак того, что меня так отметил бог. И тогда в моей голове, я отчётливо помню это, прозвучал абсолютно недетский вопрос: «Что я такого сделала, чтобы он меня отметил», но вслух этого не произнесла.

Я шла по улице и слушала хруст снега под ногами. И так неожиданно пришло осознание, стукнуло кирпичом по затылку, что за этот год, за весь этот проклятый год, я ни разу не чувствовала атмосферу праздника. Как будто кто-то украл у меня всё волшебство. Это было последнее прибежище для меня-ребёнка, но его лишили и этого. Я перебирала свои ощущения и поняла, что каждый праздник, когда я хотела чувствовать себя непосредственно и искренне веселиться — я плакала и всегда по одной и той же причине.
Для меня это было так важно и у меня не укладывается в голове, как можно было быть настолько жестоким, чтобы забрать у меня последнее, что вызвало у меня радость.

Хотела написать содержательный пост, но на середине у меня просто опустились руки. Я пытаюсь ответить на собственные вопросы (на бо́льшую их часть я знаю правильные ответы, но они мне не нравятся), расположить свои ощущения в каком-либо порядке, хотя и не сказала бы, что они в состоянии безумного хаоса.
Но в итоге я всё равно решаю, что этому лучше храниться в сейфе моей черепной коробки, биться об её края при ходьбе, но не выливаться извне. Да и нужно ли это кому-то по-настоящему. Вряд ли.

Помню, у меня было ощущение, что мы где-то виделись и вдруг, я всё так спонтанно вспомнила и поняла. Очень странное ощущение, когда ты вспоминаешь такую малозначительную (на тот момент точно) деталь во всех подробностях и переливах через такой огромный промежуток времени. И сейчас я улыбаюсь тому, насколько мои мысли в тот момент были точными, хотя я особо не фокусировала своё внимание на этом.

Работа, зал, дом, сон → повтор. Впрочем, вскоре прибавится ещё одна работа на выходные.
__
На работе всегда пахнет хлоркой, дешёвой столовой и человеческой слюной. Даже сейчас, когда я пишу об этом — запах стоит у меня в носу, будто он впитался не только в стены, но и в мою голову. И эта постоянная резь в глазах от отсутствия полноценного сна. Но это всё такие мелочи.
__
Каждое утро окрашено в серый цвет. Серое небо, серые люди на остановке, серые дома, серый посёлок. Всё кажется каким-то сюрреалистическим, нереальным, часть меня отказывается верить в то, что всё вокруг может быть настолько уродливо-серым. Для меня это первая подобная осень.
__
И это постоянное ощущение внутри. Оно такое странное. Иногда я смотрю на людей и думаю, чувствуют ли они то же самое. Видят ли они то же самое.