Липкие взгляды заставляют​ передёрнуться от растущего сдавленного ощущения внутри, как перед рвотой. Рот перекашивается в гневной гримасе. Но из скопления зелёных прожилок на глазах просвечивает вполне человеческая печаль при мёртвой тяжести тёмной части радужки, которая стирает с лиц сальные улыбочки.
Я читаю их, и внутри они похожи на заляпанные брошюрки с сисятыми тёлками из самой всратой дрочильни. Раньше наблюдение вызывало какой-то научный интерес, а теперь я не вижу в этом никакого смысла: слишком однотипные и малосодержательные экземпляры.

Я чувствовала, как мой внутренний холодный огонь, в былые времена притягивавший своим инфернальным, надменным свечением других людей, затухает.
Болезненное ощущение, что я превращаюсь в слабую тень самой себя, в серый труп, выполняющий механическую работу. Каждый день, похожий на предыдущий. Колесо сансары, которое тащит моё тело по инерции. Юдоль, которую не обойти и мои попытки, похожие на посмертную агонию.
Но сейчас. Сейчас я ощущаю прилив сил, будто нечто извне могучей рукой кинуло топливо и мой огонь вздрогнул и вспыхнул с новой силой, хотя надежды на это у меня уже не было.
Я хочу удерживать это чувство так долго, насколько это представляется возможным. Только оно даёт мне ощущение того, что я живу по-настоящему.

Помню это ощущение, когда мы только вернулись из зимнего автостопа. Помню и ощущение, как мы ходили по улицам в чужом городе, сосали мятные конфеты всё время, пили дешёвую газировку и ужинали бичпаками, которые тогда были вкуснее любого блюда из самого крутого ресторана. Ночевали в засраной квартире у незнакомых людей и были так счастливы, что наконец-то спим вместе и в горизонтальном положении, и было абсолютно неважно, что вокруг горы грязи. Это было волшебно. Потрясающее ощущение праздника, который всегда с тобой.
Для меня, наверное, одна из самых депрессивных вещей — это воспоминания того, как ты был счастлив в прошлом и каким разбитым и подавленным ты ощущаешь себя сейчас.

Мне всегда казалось, что у близких людей есть связь. Что-то вроде невидимой чужому глазу красной ниточки, протянутой от одной головы к другой. И когда один человек думает о другом, он вроде как дёргает за неё и её колебания доходят в другой конец. Так люди одновременно думают друг о друге.
Весь день у меня в голове не переставая крутится одна и та же песня. Готова биться об заклад, что это колебания нашей нити.
И от этого моё сердце обливается кровью.

Было ощущение, что в квартире мало воздуха и с каждой секундой его все меньше и меньше. И мне нужно бежать, чтобы не задохнуться.
Так странно. Мне плохо и там, но мне тяжело без него.
Я должна чувствовать себя здорово, но ощущаю тоску и пустоту.
Мне обидно, что так вышло. Я чувствую и свою вину в произошедшем.
___
Сегодня ко мне на улице подошёл какой-то дедушка с собакой. Я выглядела опустошенной и мертвой. Он сказал, когда я гладила его пса: «Собак не надо бояться. Они злые только тогда, когда их били. По-настоящему нужно бояться людей»

Сегодня я несколько часов морально готовила себя к тому, что мне нужно поехать домой и так и не смогла. Я чувствую усталость и иррациональный страх, когда думаю о том, что меня там ждёт. По ощущениям, это также, как если бы мне сказали заранее, что меня будут бить палками: да, я знаю, что это произойдет, но легче ли мне от этого.
У меня был отличный день: я работала, веселилась и общалась с людьми. Это даёт разительный и потрясающий контраст. Наверное, пуще только контраст у тех ребят из Содома: вот ещё вчера они развлекались, как умеют, а уже сегодня на них пала кара божья.
____
Всю дорогу туда освещает красный неон. Своеобразный символ моей тревоги.

Ещё никогда я так отчаянно не пересматривала старые фотографии и не слушала музыку, чтобы поймать ностальгию за хвост. Ощущение того, как я стою на террасе многоэтажки без куртки, а мягкие снежинки падают мне на голову. Спокойствие и ожидание звонка. Заинтересованность после апатии и усталости летних дней. Припарки на мои гноящиеся раны (но лишь затем, чтобы чуть позже любезно нанести мне новые, хоть и далеко не такие глубокие). Тогда, кажется, моё сердце нашло причину биться, а голова сама собой забыла омерзительнейшие вещи, которые со мной сотворили.
Наивно и глупо было верить, но приятно.

Темно и тепло. За окном проливной дождь и он громко стучит по крыше. Так громко, что его звуки заглушают звуки копро-пати у соседа сбоку. Тут хорошая слышимость. Чуть больше года назад я жила в квартире, где можно было услышать, как люди, живущие сверху, идут к своей квартире, открывают дверь ключом. Тогда меня это раздражало. Та квартира в общем и целом меня раздражала. Она для меня — квинтэссенция паранойи и дискомфорта и любые лишние звуки только тревожили. Здесь же я ощущаю себя как в большой семье — это забавный муравейник в одной из самых неблагополучных частей города. Я знаю местных соседей лучше, чем соседей в доме родителей, где прожила большую часть жизни.
Мы раздражаем часть из живущих тут, а часть из них раздражает нас, но это весело. Я не боюсь всех этих людей, потому что знаю, что эта крепость под защитой, а я, как часть этого места, попадаю под неё.
Полтора месяца назад он сказал: «От тебя пахнет моим домом и твоим напополам. И ещё чем-то, что мне незнакомо».
Сегодня впервые я зашла в квартиру и подумала: «Пахнет домом. От меня, наверное, пахнет также».
Наверное, это и есть мой дом.

Ещё несколько дней назад я чувствовала сумасшедший душевный подъем. Я шла и чувствовала, что смогу сделать всё, чего только захочу, на каждое моё стремление у меня есть силы, сердце прожигало грудь и самые тёплые чувства сделали из меня Джаггернаута.
Это, как водится, мои любимые грабли, которые целуют мой лоб едва ли не чаще, чем родная мать.
Каждый раз я надеюсь, что что-то изменится, я обманываю себя, что камень двигается с места и вершина уже близка, что я З А С Л У Ж И В А Ю того, чтобы так оно и было. Но это сизифов труд. Вероятно, потому что из нас двоих, меня и камня, в результате заинтересована только я.